искусство: красть? / мистецтво: красти?

Дмитрий Кузьмин

Сама формулировка преамбулы этого опроса настраивает на весьма решительный лад, для которого, говоря откровенно, я нахожу довольно мало оснований. Во‑первых, плагиат — тема не вечная, а вполне историческая: представление о том, что у всего есть автор и это важно, было не всегда и не везде — да и сейчас есть не везде и не во всём. Нам важно, кто написал книгу, которую мы читаем, но совершенно неважно, кто изобрёл лекарство, которое мы принимаем, или электроприбор, которым мы пользуемся, хотя совсем не факт, что книга действительно потребовала больше труда и индивидуального таланта (моя любимая история — про человека, который придумал, что врач должен мыть руки: его влияние на судьбы человечества несоизмеримо больше, чем у авторов почти любого литературного сочинения, а кто вспомнит его имя без Гугла? ср. также стихотворение Григория Кружкова про человека, который изобрёл носовой платок). По соцсетям бродят непонятно чьи тексты, картинки, музыкальные пьесы вообще без авторства (хотя кто-то же их сочинил/нарисовал) или с совершенно невероятным авторством (приписываемым Пушкину, Моцарту, Сент-Экзюпери и прочим великим) — и от перепоста к перепосту никто особо не вникает, точно так же, как не вникали средневековые писцы, переписывая анонимные тексты пополам с не менее анонимными, но приписанными Аристотелю как наивысшему авторитету (нет, до идеи об Эре Интернета как Новом Средневековье отсюда ещё далеко).

В таком контексте проблематика плагиата как умышленного присвоения одним человеком авторства, принадлежащего другому человеку, приобретает гораздо более узкий, частный, второразрядный смысл — но и тут, на самом деле, не всё так однозначно. Ты цитируешь строчку из близкого тебе поэта, полагая, что твой ближайший круг — другие близкие тебе поэты — помнят её так же хорошо, как ты. Проходят годы, твой круг меняется, новое поколение не знает контекста и причисляет именно эту строчку к числу твоих наиболее очевидных удач. Не верите? А между тем со словами «гений чистой красоты», как известно, произошло именно это: Пушкин цитировал Жуковского. Умышленно. И?

Этот пример указывает нам не только на необходимость учитывать намерения и задачи участников ситуации, но и на то, что определяющим фактором в ней оказывается адресация. Ты не можешь выйти с плагиатом к аудитории, которая знает источник. Применительно к актуальной поэзии, первоочередным адресатом которой является не широкий читатель, а профессиональное сообщество (и уж затем, с рядом опосредований, гипотетический сравнительно широкий читатель дальнейшего времени), это означает, что никакой плагиат, в общем, невозможен: если сообщество и не знает источника, то поставить его в известность ничего не стоит, информационных каналов для этого полно: узок круг этих революционеров. С научным сообществом, в целом, то же самое: я встречал пару раз несколько раскавыченных страниц из моих филологических работ — в дипломе, присланном мне же на отзыв, или в изданной аж на Сахалине монографии, — но сама возможность такого обусловлена надеждой плагиатора на то, что его кражу никто не увидит, а не на то, что он ею что-то завоюет и у кого-то отберёт (иначе — когда учёных связывают отношения субординации, но там плагиат лишь одна из многочисленных возможных форм злоупотребления). Проблемы возникают при смене аудитории: типичная современная история про плагиат — это когда провинциальный краевед обвиняет писательницу массово популярных романов в том, что она украла свою новую книгу у него из блога. Основной вопрос к краеведу не в том, как писательница забрела к нему в блог, и не в том, как роман может быть плагиатом краеведческого исследования, а в том, чего именно эта ситуация (предположим, что он во всём прав) его лишила: возможности самому написать массовый роман и прославиться? А он собирался? И мог бы?

И тут ещё один поворот темы: что является предметом плагиата? Традиционно считалось, что — текст (в самом широком смысле, необязательно вербальный) или его фрагмент. А метод? А интонация? А материал, то есть сумма фактов? Как далеко мы можем зайти в требовании копирайта? Беседовали со знакомым за рюмкой чаю, а он потом вернись домой да и вставь вашу беседу в свой роман. А если не в роман, а в статью? А если не беседу, а, скажем, описание ваших манер и привычек? Или вот в середине прошлого века переводчик Михаил Зенкевич жаловался на своего коллегу Ивана Кашкина: скажешь ему, бывало, что вот какое хорошее стихотворение есть у такого-то американского поэта, надо перевести, а он сразу отвечает: да-да, я его уже перевёл, потом бежит домой и срочно переводит. Что именно Кашкин, по мнению Зенкевича, у него украл? Можно бесконечно дробить на составляющие то, что составляет предмет авторства, — но куда это нас ведёт? В любом голливудском блокбастере титры идут несколько минут, мельчайшим шрифтом перечисляются сотни людей, каждый из которых внёс в эту киноленту частичку себя, — для кого они перечисляются, если для зрителей фильм всё равно, как ни крути, Питера Джексона? Это перечисление адресовано только самим этим людям — пусть им будет приятно, я только за, но почему тогда на моём холодильнике нет таблички с перечнем всех приложивших руку к его созданию?

Я клоню к тому, что мы живём в условиях избытка информации, а не в условиях её недостатка. Наша готовность включиться в её производство может быть оправдана либо личной синдроматикой («не могу не писать»), либо убеждённостью в том, что именно я могу сообщить миру что-то, чего принципиально не может сообщить никто другой. В обоих случаях вопрос о плагиате, в сущности, не стоит: если у тебя личная синдроматика, то твой святой патрон — Гран из «Чумы» Камю, чья преданность единственной выходящей из-под его пера фразе абсолютна и потому бескорыстна; если у тебя свой уникальный месседж, то любой, кто попытается передать его вместо тебя, сфальшивит. Ну, а тем, у кого нет ни личной синдроматики, ни идеи об уникальности своей работы, бояться надо не плагиата, а экзистенциальной ненужности.

Елла Євтушенко

1. Перша моя асоціація зі словом «плагіат» — це крадіжка інтелектуальних здобутків саме в науці, і тут усе більш-менш зрозуміло: людина з якихось причин не може або не хоче напружуватися самостійно і тому забирає до своїх праць цілі шматки чужих. Іноді це роблять просто через те, що вважають наукову діяльність фікцією та примусом — наприклад, я з перших рук знаю, що це так для багатьох викладачів творчих професій: такі викладачі зазвичай займаються практикою, а не дослідженнями, тому логічно, що писати їм банально нема про що. Тоді це проблема системи. З іншого боку, іноді цим займаються і начебто авторитетні й визнані у своїх галузях люди — на кшталт недавньої історії з Дмитром Дроздовським. Це вже питання особистих етичних принципів.

А от у мистецтві, мені здається, визначити межі плагіату набагато важче. Окей, усе ясно з випадками, коли нахабно видають чужий твір (вірш, наприклад) за свій — так, буває й таке, але це легко випливає назовні. Проте існують же в мистецтві алюзії, цитати, запозичені прийоми? Чи можна сказати, що так звані поети-«піджаданники» плагіатори, бо вони імітують стиль Жадана? Скільки є мелодій, які дуже нагадують інші мелодії, а ті — якісь треті, і зрештою незрозуміло, хто в кого що підслухав? Усе ускладнюється тим, що митці часто вразливі й горді, тому на цьому ґрунті періодично виникають доволі гучні скандали та судові процеси.

2. Ні, особисто я з таким не стикалася. Або, можливо, в мене хтось таки щось украв, а я просто про це не знаю. Більш за те, коли рік тому я здавала магістерський диплом, університет перевіряв його на плагіат, що приємно — трохи високих стандартів у нашій освіті не завадить. Звісно, це не маскує того факту, що в нас плагіатор очолює мистецтво освіти.

3. Суто суб’єктивно мені здається, що навряд чи мою інтелектуальну власність крастимуть (хіба що хтось спише мій переклад?). Але якщо раптом таке станеться, не знаю, наскільки реально і, головне, доцільно буде добиватися свого в суді. Часто це порожня витрата нервів і грошей заради невеликої вигоди — хіба що сильно уїсть і захочеться встановити справедливість із принципу. Одним словом, хотілося б мати більшу певність у тому, що в Україні реально працює захист авторського права.

4. Мабуть, не можна, але підозрюю, що на практиці успіх часто маскує та змушує забути про подібні речі. З іншого боку, думаю, успіх може викликати заздрість і, відповідно, брехливі звинувачення в плагіаті. Головне, що успіх не може бути індульгенцією від відповідальності — адже публічний осуд це одне, а реальне законне покарання — зовсім інше. До другого в нас часто не доходить.

5. Думаю, це не дуже коректне протиставлення в даному випадку. Перш за все, слово «жертва» в принципі має не дуже позитивні конотації, і воно доречне хіба тоді, коли такий автор, власне, сам ставить себе в таку позицію. Обвинувач же радше має стосунок до юриспруденції: тобто якщо людина звертається до суду — то стає обвинувачем. Або ж це людина, яка обвинувачує плагіатора, але при цьому не є особисто потерпілою стороною.

6. У сферичному світі в вакуумі — ні в яких, звичайно. На практиці толеруються ж усі ці вісники регіональних вишів, якими кочують цілі абзаци, вся ця профанація науки, спричинена вимогами до викладачів. Потрібно не лише виховувати нетерпимість до крадіжки інтелектуальної власності, а й навчати робити інакше, правильно. Загалом такі випадки замовчувати не варто, але часто в стороннього спостерігача бракує мотивації, щоб щось зробити, а в жертви — сміливості чи й навіть засобів для розголосу.

Борис Филановский

1. Это намеренная кража, использование без указания на настоящего автора — с внехудожественным профитом. Со словарным определением вопросов нет. Вопросы начинаются там, где и когда мы не можем определить состав этого ужасного преступления содержательно.

Кража чего именно уже является кражей? Грубо говоря: отдельное слово, вероятно, украсть нельзя (если оно уже есть в языке), а словосочетание, фразу, рифму, образ, прием? Кстати, в музыке примерно та же фигня, и даже запутаннее — она членится более причудливо и менее универсально.

И еще: насколько кража намеренна — а не является влиянием, заимствованием, цитированием?

Ни того ни другого мы не можем квалифицировать примерно никогда. Поэтому юридически чистый плагиат в природе почти не встречается, и это часть ответа на следующий вопрос.

2. Писать стихи я начал с упражнения в заимствовании «Бродский в Яффо», где постарался автодидактически сп..дить у классика как можно больше; я подражал Леониду Швабу, которого очень люблю, — разумеется неудачно, но потому и делал это, что у такого необычного автора ничего толком не украдёшь, зато согреешься.

Насчёт музыки: я беззастенчиво заимствовал и заимствую идеи у коллег (не скажу какие и у кого) и льщу себя тщеславной надеждой, что и коллеги заимствовали идеи у меня (однако не слежу за ними в такой плоскости).

С другой стороны, в прикладной музыке, напр. для кино, есть композиционные техники обхода копирайта (забыл английский термин), когда звучит практически напрямую знакомая музыка, только с перевранными нотами — так, чтобы нельзя было предъявить. Например, «тревожная музыка» во втором сезоне «Фарго» скоммунизжена из начала Второй симфонии Малера. Вот такое — точно плагиат. Но законодательство тупо; оно объектно-ориентировано и потому может быть легко обойдено «настоящими» ворами, они-то ориентированы не объектно, а допустим аффектно (звучит тревожная музыка!).

3. Мои усилия направлены на создание того, что не стыдно было бы защищать, если бы я вдруг захотел это сделать. Но я не хочу; копирайт я презираю. Например, весь растущий цикл Direct music, а на сегодня это более 40 вещей, находится в открытом доступе. И что, от этого его стали больше играть? Или, может, кто-то захотел оттуда что-то украсть?

Моя интеллектуальная собственность по большому счету никому не сдалась, и так обстоят дела у подавляющего большинства деятелей искусства. Каждый из нас сидит в обнимку со своим ментальным скарбом и верит в то, что он нужен и дорог не только его хозяину (а некоторые — что его поэтому следует защищать); но те, кто мог бы покуситься на наши чемоданы без ручек, на практике обнимают свои, как и мы. Репутация основана на оригинальности; так зачем рисковать необходимым в надежде получить излишнее? (Ой, кажется, я совершил плагиат!)

4. Из сказанного, наверное, уже понятно, что я не считаю воровство в искусстве чём-то предосудительным и нуждающимся в оправдании. Можешь — кради. Для этого надо хотя бы на миг бросить свой чемодан без ручки; молодец, если умеешь его отпустить, увидеть красоту и правду другого и у другого. Кради ее, но прибавляй к украденному. А если крадут у тебя, гордись — ведь у тебя есть что украсть.

Кстати, формулировка вопроса неявно подразумевает успех как смягчающее обстоятельство — а стало быть, такой вид успеха, который заработан, является результатом усилий укравшего. Но ведь эти усилия и есть прибавление к украденному. Вся культура это прибавление к украденному.

5. Он находится в статусе бессмысленного совместителя жертвы и обвинителя. Но ещё более бессмысленно совмещение эстета-аналитика (ибо квалификация плагиата, как правило, требует обоснования и рефлексии, см. ответ на первый вопрос) и борца за собственность — ставшего стороной, пусть и правой, спора хозяйствующих субъектов промеж собою.

6. Не могу вообразить себя пострадавшим (напишите еще «потерпевшим», ага). А как наблюдатель я получаю слишком большое удовольствие от обнаружения плагиата или его менее злокозненных вариантов, чтобы не поделиться с окружающими.

Олесь Барлiг

1. Плагіат — це свідоме видавання чужої інтелектуальної власності за свою власну. Мова більше про якісь конкретні зразки тексту за якими розпізнається пряме чи непряме цитування. Певні маркери ідентичності цієї власності. Не впевнений, що під таке підлягає, наприклад, ідея художнього твору. Знаю приклади, коли на рівні інсайтів різні люди паралельно і майже одночасно приходили до умовно унікальної і тотожної ідеї в романах. Хоча в наукових розвідках новизна дослідження може мати вирішальну роль.

2. Не пригадую, щоб особисто викривав когось у плагіаті. Однак, ставав свідком випадків, коли якісь представники літературної чи наукової спільноти публічно проголошували когось зі свої колег плагіатором. Не аналізував предметно їхню доказову базу. В різних випадках моя власна оцінка ситуації більше залежала від символічного капіталу тих, хто викривав і кого викривали.

3. Ні, не є.

4. Я зараз намагаюся уникати (щоправда, мабуть, не завжди виходить) слова «жертва», бо воно стигматизує і морально вампірить. Якщо мова про живу людину, то вона скоріш «потерпіла».

Мені здається, що ролі «потерпілий-«обвинувач» можуть різнитися від супутніх обставин. Наприклад, якщо той, кого обвинувачують має значно більше привілеїв, а інститут репутації ще недостатньо сформований в цій спільноті — тоді середовище цілком може створити умови, коли обвинувач опиниться в ролі жертви і зазнає втрат.

6. Можливо коли автентичний автор твору сам не хоче огласки. Наприклад, публічний скандал може деструктивно вплинути на його здоров’я. Й тут постає моральна дилема, коли слід визначити, що мені важливіше: правда і справедливість чи сама людина. Але це такі тонкі індивідуальні, навіть інтимні обставини.

Крысціна Бандурына

1. Для мяне як для чалавека, які мае інтэлект і здольны сам нешта ствараць, плагіят — гэта ганьба. Мяне на фізіялагічным узроўні ванітуе
ад хлусні і несумленнасці, таму я абсалютна не прымаю такіх рэчаў. Як і кра­дзяжу, дарэчы.

2. З майго боку было такое: я вучылася на эканамічнай спецыяльнасці, у якой ні халеры не цяміла, і таму ўсе мае «навуковыя» працы былі злепленыя з кавалкаў інфармацыі, якую я змагла знайсці. Сышоўшы з таго аддзялення, я больш ніколі не карысталася такой практыкай. Што ў навуцы, што ў творчасці лічу яе перш за ўсё знявагай сябе. Ці выкарыстоўваў хтосьці маю інтэлектуальную ўласнасць, я не ведаю. Хочацца верыць, што не.

3. У сённяшніх умовах я не ўпэўненая ні ў чым, асабліва ў абароне — ні сябе, ні сваёй інтэлектуальнай уласнасці. У маім жыцці ўжо быў выпадак, калі мае кнігі палілі — і гэта, канешне, зусім не пра плагіят, але яскрава сведчыць пра неабароненасць. Адносна плагіяту магу сказаць, што для таго, каб скрасці канкрэтна мае вершы, таксама патрэбная смеласць — таму што гаварыць адкрыта пра гвалт і аднаполае каханне вельмі няпроста. А на ўзроўні вобразаў я ўжо не раз упэўнівалася, што некаторыя ідэі проста лётаюць у паветры, і мне радасна бачыць сугучча са сваімі калегамі.

4. Не. Ні ў якім разе. Безадносна мастацва і плагіту пытанне сродкаў — адно з першых, якім мусіць задавацца чалавек. Няўжо можна думаць, што, забраўшы частку таго, што належыць іншаму, станеш больш шчаслівым? Я веру ў законы кармы. І ў тое, што ў адказ «прыляціць» —
і нашмат больш, чым чакаеш. Так адзін «паспяховы» верш можа зруйнаваць усё, што было да, і што будзе пасля яго. Ці варта яно таго?

5. Аўтар, які заяўляе пра плагіят, знаходзіцца ў стане чалавека, які абараняе сваё, так што я б не стала выбіраць паміж гэтымі дзвюма парадыгмамі. Гэта занадта вузкія ролі.

6. Мне складана сказаць «ніколі не», таму што можна ў наступную хвіліну аказацца проста на гэтым месцы. Але з пазіцыі сённяшняга дня для мяне гэта недапушчальна — як і замоўчванне любой іншай няпраўды і несправядлівасці.

Поліна Городиська

1. Це крадіжка.

2. Найчастіше зтикаюсь із цим явищем в контексті поезії — привласненням, публікації її в мережі під своїм ім’ям. З нелітературних прикладів: їдучи на один з фестивалів, звернула увагу на логотип партнерів — це було створене мною зображення для одного культурного проекту. Знайшлися з тим бізнесом, врегулювали питання, підписали угоду про передачу прав на використання зображення.

3. Не впевнена. Кількість майданчиків і навіть форматів побутування тексту, зображення, звуку зростають із шаленою швидкістю. Відстежити привласнення собі авторства твору літератури, науки, мистецтва, іншого об’єкту інтелектуальної власності стає все складніше. За новими реаліями не встигає й нормативно-законодавча база.

4. Ні. Питання не тільки правове, а й етичне. Крадіжка лишається крадіжкою.

5. Як потерпілий переходить до заяв і спроб притягнути шахрая до відповідальності, то й про активну роль обвинувачувача говорити, певно, можна.

6. Замовчування не припустиме. Й тому особливо тішать сучасні рухи
й процеси в науці (наприклад, заснували премію за академічну недоброчесність), все більша увага питанням авторського права й охороні результатів інтелектуальної праці в мистецтві, інших сферах. Та й інструментів з виявлення або ж і запобігання плагіату все більше)

Юлия Подлубнова

1. Точное копирование, отказ от творчества. Сама я не допускаю плагиат в статьях и всячески препятствую плагиату в работах студентов, но, когда плагиатят что-то у меня, отношусь к этому более или менее спокойно. Почему? Ну главным образом потому, что от меня не убудет. А потом, в наш век многоканальной циркуляции огромных объемов информации быть гением-первооткрывателем чего-либо — и особенно в гуманитаристике — невозможно. Информация принадлежит всем. Все принадлежит всем.

2. Да, я знаю по крайней мере один серьезный случай, когда мой текст перенесли в свой путем копипаста. Это была литературоведческая работа. И отнюдь не студенческая.

3. Как ни странно, уверена. Причем для меня не так важна юридическая сторона вопроса, сколько те режимы работы с информацией, которые установлены в добросовестной академической среде. В конце концов, плагиат всегда остается на совести того, кто на него решился, — в наш век тотального интернета установить первоначальный источник дотошному исследователю не составит большого труда.

4. А вот тут бы я задумалась о причинах воровства, только ли в стремлении к успеху дело и что такое успех в науке и искусстве? Мне кажется, сейчас очень распространен плагиат от недомыслия — когда авторов не научили бережному отношению к информации и слову. А потом, если какая-то идея пришла двум исследователям одновременно? Или какой-то образ/сюжет одновременно двум литераторам? Как быть в таких случаях? В целом репутационных избытков плагиат приносит гораздо больше, чем каких-либо бонусов, — думаю, это умные люди понимают. Я не верю в символическую прибыль от плагиата.

5. Если действительно имел место плагиат и это доказано или доказуемо, то тут не приходится сомневаться: тот, кто о нем заявляет, находится в статусе жертвы. Он вправе потребовать юридического решения вопроса.

6. Наблюдателю может быть все равно: заметил, не придал значения, забыл. А если не все равно, то вряд ли он будет молчать. Пострадавший же может не чувствовать себя пострадавшим, памятуя о тех самых режимах работы с информацией в академической среде, когда истина легко устанавливается, а репутация важнее единичной публикации.

Ирина Котова

1. Для искусства плагиат — понятие относительное, конечно, если нет прямой цитаты из какого-нибудь литературного произведения. Хорошие стихи, как правило, рождают параллельный ассоциативный ряд у читающего. Иногда даже узнавание своих мыслей или приемов в другом тексте служит хорошим знаком для автора. Конечно, бывает, что «укравший» создаёт нечто лучшее… Кого такое обрадует?

2. Я с плагиатом столкнулась очень рано. Папы не было дома, пришёл его лучший друг и сказал, что папа его просил забрать папку из кабинета. Бабушка отдала. В этой папке хранились все материалы для папиной докторской диссертации, которые он ещё не успел опубликовать в статьях. Вскоре вышли несколько статей, автором был тот самый человек. Судиться с ним никто не стал, но это легло прессом на нашу семью. Оказалось, что те материалы невозможно восстановить. Компьютеров‑то не существовало. Папа нашёл в себе силы простить своего друга через несколько лет. Я несколько раз сталкивалась с цитированием своей докторской диссертации без ссылок на меня. Но для меня это не было принципиальным. Что касается поэтических текстов, всегда вижу, если притекло от меня. Не могу сказать, что испытываю восторг, но всегда говорю себе: «Ок, пусть сделают круче». В эти моменты надо учитывать, что мысль — живая субстанция, витает в воздухе, и довольно часто посещает нескольких поэтов одновременно. Только хочешь вывесить новое стихотворение, листаешь ленту и вдруг — вот это да! Его уже вывесил кто-то другой минут пять назад. Конечно, в другой форме.

3. Я не уверена. Я вообще не уверена в защите любой собственности. Но, думаю, в последнее десятилетие это стало сделать гораздо проще. Спешите публиковать свои тексты! Хотя бы на страницах Фейсбук.

4. Нет, конечно. Но я сомневаюсь, что укравший может достичь большого успеха. Помните, как раскрылась ложь в фильме «Большие глаза»?

5. Он может быть и жертвой, и обвинителем. Не всегда тот, кто обвиняет, действительно является жертвой. Например, во время застолья кто-то рассказывает историю. Все знают: среди писателей рассказывать истории — гиблое дело. Рассказчик не накладывает на свою историю вето. Через месяц рассказ по мотивам застолья публикуют в журнале. Плагиат ли это? Даже при наличии свидетелей. Или, например, есть поэты, строящие свой текст на цитатах. Нужно ли им ставить номера в тексте и указывать под ним — это из того автора, а это из другого? Их творчество рассчитано на интеллектуального читателя. В умственной работе по соединению различных цитат во многом и состоит кайф чтения подобной литературы. Ясно одно: никто из судей не любит вести дела о плагиате в творчестве.

6. Всё зависит от ситуации и от характера пострадавшего. Я знаю творческих людей, которые даже за тему цепляются и постоянно кого-нибудь обвиняют в плагиате. В таком случае никто не должен писать о любви после впервые написавшего об этом. Я, конечно, утрирую, но, увы, бывают парадоксальные ситуации.

Александр Сорочан

1. Плагиат — любое присвоение результатов творческого труда. И студент, который использует в курсовой работе чужие статьи без ссылок, и администратор, отчитывающийся достижениями ученых, чтобы создать благоприятное впечатление о регионе, — в равной степени плагиаторы… Так что явление довольно масштабное, и свести его к каким-то законодательным описаниям пока не удается.

2. Конечно, самый наглядный пример — плагиат в студенческих работах, с которым по роду занятий сталкиваюсь ежегодно. Увы, сетевые технологии используются не столько для поиска информации, сколько для того, чтобы избежать «интеллектуальной ответственности» — построения доказательств, отстаивания собственных мыслей. И студенты перестают думать, в лучшем случае ограничиваясь тем, как скрыть факт плагиата с использованием разных технических приемов. Отказ от научного поиска — следствие порочной практики ЕГЭ, постыдных образовательных стандартов, основанных на компетенциях, и омерзительной то ли коммерческой, то ли просто глупой реформы, по сути, уничтожившей высшее образование.

Бывали и случаи, когда другие люди присваивали мои переводы, но к этому я отношусь спокойно — речь о распространении информации, и если кто-то перепечатал мой перевод, сделанный из чистого энтузиазма, не указав моего имени (чаще всего речь идет о любительских изданиях), — что ж, расширение информационного поля произошло…

3. А как можно быть в этом уверенным? Закон этого не гарантирует — результаты моих научных исследований, положим, становятся базой для других исследований; моих учеников, которые опираются на мои же работы, тоже можно было бы обвинить в плагиате, хотя это звучит абсурдно. Единственная возможность обезопасить себя — не стоять на месте, не останавливаться на достигнутом, постоянно находить новые варианты развития и повороты темы. И тогда никаким плагиаторам за тобой не угнаться…

4. Я не знаю таких примеров (есть скандальные случаи, есть нелепые ошибки…). Но чтобы плагиат увенчался сокрушительным успехом… Вот новый роман Гузель Яхиной — не знаю, плагиат ли (не слежу за полемикой), но точно не успех; в лучшем случае, полууспех…

5. Конечно, это жертва — по закону «потерпевший», с моральной точки зрения — «обиженный». Впрочем, и обвинения разные бывают.

6. Отчасти ответил на этот вопрос выше. Если, например, студент сдает работу, в которой цитирует Лотмана (без ссылок), а потом приходит к собственным замечательным выводам, я оценку не снижаю. Да и переводы свои (некоторые, не все) готов отдать желающим, лишь бы дошли до публики… Но вот что касается диссертаций и разного рода административных вопросов — тут молчать, по-моему, нельзя: «Диссернет» нам в помощь.

Ілона Сільваші

1. В сучасному мистецькому інфор­маційному просторі присутній переважно не стільки прямий плагіат, як неймовірна кількість аморфних подібностей, котрі химерно вибудовуються в своєрідну галерею спаму. Тому проблема плагіату набагато складніша. В реальних умовах ми частіше можемо говорити не про пряму крадіжку ідеї чи образу, а про цитування і опосередковане використання чужих ідей і досвідів у власних цілях. Переважно можна казати про компіляцію з різних джерел, котра формально не є плагіатом. Також варто зазначити важливість розуміння, що саме ми оберігаємо, як авторство. Сама ідея патентування може також виглядати спекулятивно, як, скажімо жест патентування Ів Кляйном ультрамарину як такого. Серед українських художників також зустрічались спроби, трохи комічні і наївні, патентувати авторську техніку. А насправді ж авторство лежить у набагато глибшій площині ідей, і тут все складніше… До того ж в сьогоднішньому, все більш фрагментованому і перевантаженому інформаційно світі, де існує велике розмаїття постмодернистських форм презентації, авторство все більше зміщується від власне образів та смислів до способу їх поєднання, інтерпритації. Авторство може набувати рис певної інженерії, конструювання, тож саме поняття плагіату зміщується також від елементів твору як такого до способу його бачення.

2. Абсолютно прямий плагіат буква в букву — швидше виключення. Набагато частіше можна побачити запозичені ідеї, переінакшені цитати або мікс цього всього, що може знижувати критерії авторства в такому творі. Час, витрачений митцем на пошуки, помилки, бічні стежки, поразки і відкриття, — найбільш цінна частина творення будь-якої мистецької роботи. Без цього власного досвіду будь-що стає просто порожньою оболонкою без сенсу. Але бувають такі випадки, коли ідеї ніби ширяють у повітрі, тому цікавими є приклади, коли митець щось робить, а виявляється, аналогічний досвід вже існує, хоча він про це не знав. Також нав­паки, він може побачити щось подібне до своєї ідеї, яку він вважав унікальною, відтворене іншою людиною, через якийсь час, в іншій країні, за інших обставин. Переважно такі випадки пояснюються занадто очевидним шляхом реалізації задуму, його спекулятивною простотою.

3. В сьогоднішніх умовах не можна бути впевненим ні в чому. Суспільство, яке ще не вирішило ані правових, ані економічних викликів, навряд чи може їх вирішити в окремо визначиній царині культури, котра в певному сенсі також є продовженням соціуму, нехай і інший його вимір. Хоча насправді лише чітко прописані формулювання і інституції, котрі їх дотримуються, в теорії мають оберігати інтелектуальну власність. Але тут є один важливий аспект — де сьогодні межі, на котрі розповсюджується поняття інтелектуальної власності, або ширше, авторства як такого. Ми кажемо про проєкти, створені в межах авторитетних інституцій чи взагалі про будь-які реалізовані проєкти і ідеї? Якщо про будь-які, то як ми станемо їх відстежувати і систематизувати? Саме визначення цих меж стає надскладним питанням, вартим дискусії. Чи є авторським те, що створене у тебе на комп’ютері, якщо воно ніде не оформлене? Адже з мистецького погляду є,
а з юридичного — ні, і це проблема.

4. В багатьох випадках бажання швидкого успіху і просування власної творчості спонукає митців до пошуку максимально спрощених компілятивних і заангажованих форм презентації. Адже будь-які індивідуальні пошуки зай­мають певний час, а сьогодні люди, які керуються успіхом поспішають до результату і несхильні витрачати час. Тому ми спостерігаємо багато міксованих творів і дій з елементами фрагментарної плагіатності. Хоча формально в таких випадках про акт плагіату ми говорити не можемо. Чи виправданий такий метод? З точки зору успіху і бізнесу — так. Адже часто самі інституції не зацікавлені в складному індивідуальому мистецтві. З точки зору індивідуального розвитку — не виправдані. Адже особистість в цьому випадку залишається колективізованою в соціальних штампах, а не індивідуалістичною, а тим більше не елітарною.

5. Залежить від рефлексії соціума. Наш соціум більш схильний до позитивних результатів, тому будь-який негатив може сприймаєтися як поразка. Тому фактично можливість плагіату може сприймаєтися автором як акт певної дискримінації, і автор цілком може почуватися жертвою, зокрема, відносно до соціуму, до котрого ж він і намагатиметься апелювати.

6. Сторонній спостерігач звик до тих культурних візій, котрі йому здаються усталеними. І ним би вкрай негативно і шокуюче сприймалось би виявлення плагіату або навіть його елементів у важливих для нього авторів.Такий спостерігач в будь-якому випадку буде мимоволі уникати бачення таких моментів, аби уникнути певної руйнації звиклої реальності. А той, хто став жертвою плагіату, замовчуватиме його переважно у випадку, якщо страхатиметься виглядати непереконливо в очах суспільства, як людина, котра не спромоглася відстояти свої права у цьому аспекті. Це може бути інертне бажання уникнення травматичного досвіду несвідомого соціального булінгу. Позиція психологічного самозахисту може цілком відтіснити на задній план бажання захисту авторських прав. Особливо, якщо мова іде про художника, а не юриста.

Татьяна Кондратова

1. Плагиат — присвоение чужой интеллектуальной собственности. Но это далеко не однозначное явление, поскольку разные формы заимствования чужого слова (реминисценции, аллюзии и т. п.) некоторыми могут быть приняты за плагиат. Ведь есть же случаи «самозарождающихся идей», по сути все типологические совпадения на идейном уровне — и это уже материал не для прокуратуры, а для компаративистики.

2. Да, сталкивалась. Еще в прошлом веке. Начав работу над кандидатской, решила в диссертационном зале в Химках познакомиться со всем, что было написано по теме в широком смысле. Сначала прочитала докторскую диссертацию Н. Скатова — основополагающий труд о поэзии второй половины XIX века, а потом, читая кандидатские, близкие по теме к моей, находила целые куски скатовского труда — незакавыченные.

Был у меня довольно комичный случай. В 90‑е годы менялись программы по многим предметам в вузах — их уже не с марксистско-ленинской позиции стали преподавать (хотя и в советское время наши лучшие преподаватели лишь обозначали то, что необходимо по программе, и давали материал без оглядки на социалистическую цензуру). Так вот, мне дали читать курс детской литературы, который надо было построить заново. Я несколько лет над этим работала, создав свою программу, корпус лекций, планы практических занятий. Но все это не было опубликовано. Спустя какое-то время, я отдала часы детской литературы на педагогическом факультете своему молодому коллеге, оставив себе этот предмет только на филфаке. Естественно, желая помочь молодому преподавателю, предоставила ему и программу, и все свои наработки, лекционные материалы. Года через три коллега обратился ко мне с вопросом, буду ли я публиковать методичку по детской литературе. Я ответила отрицательно, и он сказал, что опубликует свою. Каково же было мое удивление, когда под его именем вышли методические рекомендации, слово в слово повторяющие мою программу, с тем же набором вопросов к тем же практическим занятиям. То есть, моя программа, которая, как тогда было принято, лежала на кафедре в папке, была превращена в небольшое учебное пособие, только без моего имени. Я была в шоке, но еще больше меня удивила реакция моего коллеги: «Вы же сказали, что не будете печатать? А я за несколько лет преподавания так сроднился с ней, что воспринимаю ее как свою!». Он искренне не понимал, что интеллектуальная собственность — это тоже собственность.

3. Уверенности в защите интеллектуальной собственности ни у кого, думаю, нет и быть не может. Даже сейчас, когда все проходит проверку на антиплагиат, ежегодно открываются новые способы обхода этой проверки. Работая со студентами, с изумлением узнала, как можно менять проценты оригинальности, прогоняя тексты через два перевода на иностранный язык.

4. Воровство оправдывать нельзя, но опять же есть формы заимствования, цель которых расширить горизонты произведения, включив мотив или образ другого; намек на другое произведение создает диалог культур. Думаю, все вопросы в этих случаях должны разбирать профессиональные эксперты, способные различить плагиат и заимствование. Меня очень волнует еще одна ситуация, связанная с плагиатом: как отследить плагиат статей, переведенных на другие языки без указания автора?

5. Позиция жертвы, увы, в наше время более безопасная.

6. Жертвы плагиата смиряются от бессилия чего-либо добиться, мне кажется.

Александр Скидан

Определить плагиат в литературном произведении — в отличие от научной работы, для которой существует четкий свод правил, включая цитирование и ссылки на предшественников, указание источников и т. д. (так называемая научная этика), — довольно трудно. Где проходит граница между плагиатом и пародией, плагиатом и оммажем, если последние могут состоять из слегка переиначенных заимствований из текста-источника или даже дословно его воспроизводить с небольшой композиционной или стилистической «погрешностью»? Можно заимствовать и отдельные приемы, используя их с иным заданием и в ином контексте. Современная ситуация — условно, после Лотреамона — еще больше спутывает карты. Вспомним «Пьера Менара, автора “Дон Кихота”»: до запятой совпадающий с оригиналом «Дон Кихот» Менара — все же совсем другой роман, чем «Дон Кихот» Сервантеса, поскольку написан в ином историческом контексте и с иной художественной установкой. Стандартный, произведенный заводским способом писсуар, перенесенный в пространство галереи, становится авторским произведением Дюшана, который совершил этот парадигматический эстетический сдвиг/перенос. Теория пародии Тынянова и многоголосого слова Бахтина, не говоря об интертекстуальности, выросшей из его теории, также расшатали четкие границы (если они были когда-нибудь четкими) между присвоением и творческим использованием особенностей предшественника. (В скобках замечу, что пародия, травестия, бурлеск, сатира, профанация, вся карнавальная традиция, идущая, по Бахтину, от мениппеи, строится на цитировании-переворачивании сакрального источника, оригинала, и это, кстати, один из действенных способов борьбы с влиянием (со страхом влияния) сильного предшественника; так ранний Достоевский, например, в «Двойнике», пародировал, доводя до спазма, до узнаваемых «словоерсов», «Записки сумасшедшего» и другие вещи Гоголя (а заодно Гофмана и Эдгара По.)

Возвращаясь к Лотреамону с его профанирующим лозунгом «Поэзия должна создаваться всеми». Авангардные течения XX века, прежде всего футуризм, дадаизм и сюрреализм, выдвинули ряд приемов (некоторые из них были заимствованы из других видов искусства, или не искусства, а технологий массового производства, в том числе печати) — от коллажа и ассамбляжа до коллективных сеансов игры в «изысканный труп» и нарезки Берроуза, — которые радикально демократизировали литературную технику и одновременно расшатали, поставили под вопрос саму инстанцию индивидуального авторства, включая и его юридически-правовые аспекты, как они сложились в Европе в XVII веке на волне восхождения буржуазии как класса. Сегодня, с появлением компьютерных программ, способных генерировать поэтические тексты, и, на следующем витке, поэтических практик, подражающих, в свою очередь, уже самим этим программам, проблема различения подлинника и копии, оригинального высказывания и плагиата становится еще более запутанной. В юридически-правовых терминах: где тут чья собственность?

Лично я встречал у поэтов младшего поколения некоторые программные методы и отдельные приемы, вплоть до использования угловых скобок в качестве маркеров иного типа дискурса/чужой речи, напрямую заимствованные из моих вещей конца 1990‑х — начала 2000‑х, в частности, из коллажно-цитатных «Схолий» и «Частичных объектов». Но корректно ли называть такое заимствование плагиатом, если сами эти композиции построены на принципе сплошной цитации без кавычек, в духе незавершенного «Труда о пассажах» Беньямина, который, по его замыслу, должен был состоять из одних выписок и цитат? Точно так же мой роман «Путеводитель по N», написанный еще до «Схолий» и «Частичных объектов», является монтажом чужих текстов, лишь слегка видоизмененных в точках их стыковки друг с другом (с целью создания обманчивого эффекта слитности, однородности). Открывают ли эти и подобные им «анонимные» методы, вслед за историческим авангардом, шлюзы для бесконтрольного присвоения и использования (фрагментов) чужих текстов, приемов, технологий и самих художественных целей, «замысла», «идеи»? Возможно. Есть ли способы такое использование ограничить? Вряд ли.

Как бы то ни было, прямого ответа на так сформулированные вопросы — сформулированные в юридически-этической плоскости — у меня нет.